Мясо медведя все Сисильхану отдали. Вот Сисильхан тоже уселся во дворе, начал стрелы делать. Сказал Сисильхан:
— Ты, Сирим, не смотри на меня!
Посмотрела Сирим, стрелы все и сломались. Рассердился Сисильхаи, в дом вошел, Сирим руку сломал. Заплакала Сирим, завопила:
— Ой, ой, больно, руку сломал!
Ушла из дому, по той же дороге, что и Синаневт, пошла. Дошла до озерца, села на бережку, стала плакать. Старухина внучка сказала:
— Дождь идет!
— Пойди, постели занеси, а то промокнут!
Вышла внучка во двор, увидела плохую девушку. Обратно вошла, сказала бабушке:
— Это плохая девушка плачет!
— Скажи ей, пусть войдет!
Старухина внучка вышла, сказала:
— Войти тебе велели!
Сирим сразу вошла, села. Стали они ее кормить. Старушка сказала:
— Юколы с жиром поешь, глазами моргни!
Стала Сирим есть, глазами моргнула, руку по сустав в чашку сунула. Поправилась рука, Сирим сразу дальше пошла. Ничего не спросила, ничего не разузнала. Идет, балаган по дороге попался. Там мясо висит, жир. Все это она съела, сухожилия и торбаза себе взяла. Наконец к домику пришла. Вышла оттуда волчица. Начала зубами Сирим подбрасывать и зубами ловить. Кончила подбрасывать, спросила:
— Я тебя, подружка, не поранила?
Сирим сказала:
— Конечно, поранила!
Стала девушка-волчица кормить Сирим. Всю миску съели. Велела девушка еще мяса сварить. Начала Сирим варить.
А девушка говорит:
— Я уйду ненадолго, а ты вари!
Это она решила тайком понаблюдать за Сирим. Вышла, стала в дырочку смотреть. Вынула Сирим мясо, съела.
— Э, худая девушка, — сказала девушка-волчица.
Вошла в дом, велела Сирим торбаза починить. Стала Сирим чинить, плохо чинит. Потом сказала:
— Подруга, спрячь меня, я твоих братьев боюсь!
— Тебя и прятать не стоит!
А Сирим замуж захотела. Спрятала ее волчица. Пришли братья, снова стали принюхиваться.
— Чего это человеком пахнет?
— Нет здесь никакого человека!
Стали волки одеваться, видят — торбаза плохо зачинены. Потом легли, заснули. Ночью волчица разбудила Сирим:
— Ну, вставай, беги домой, а я моих разбужу, погонятся за тобой!
Встала Сирим, побежала. Разбудила волчица братьев:
— Может, кто-нибудь за плохой девушкой погонится?
Никто не захотел. Собаку свою лохматую пустили. Погналась собака за Сирим. Увидела Сирим недалеко от дома, что лохматая собака за ней гонится. Закричала:
— Эй, Сисильхан, выходи скорей, за мной лохматая собака гонится!
Вышел Сисильхан, выстрелил, собаку наповал убил. Обрадовалась Сирим. Стали собаку потрошить. Сирим сказала:
— Осторожно, там мой жених, не пораньте его!
Разрезали брюхо, а там никакого парня нет. Сисильхан рассердился и выбросил Сирим в лес. Там она и засохла.
179. Кутх шьет
Рассказал М. Заев (см. прим. к № 165), зап. и пер. Е. П. Орлова. Публикуется впервые.
В фольклоре всех народностей Чукотки и Камчатки имеет широкое распространение волшебная сказка о похищении вредоносными существами (великаном духом-кэле, злым старичком, людоедкой Майырахпак и т. д.) девочек или мышат. В большинстве ительменских вариантов сказки на данный сюжет пожирателем мышей является Кутх, лишь в одной ительменской сказке (№ 196) в этой роли выступает «длинный злой старичок».
Кутх жил дома. Все время шил. Однажды сидит Кутх около окна. Шьет себе меховые штаны.
Вдруг что-то свет загородило. Кутх не стал в окно смотреть, подумал: «Что-то свет загораживает. Наверное, это мой нос. Дай-ка я его отрежу».
Отрезал нос и опять принялся шить. Снова что-то свет загородила «Опять на улице темно стало. Может, моя щека свет загораживает? Дай-ка ее срежу!»
И отрезал Кутх себе щеку. Сидит, шьет. Все лицо себе искромсал: нос отрезал, щеки, губы, брови, ресницы. Болит у Кутха лицо, саднит. Так разболелось, что даже заохал. Потом взглянул в окно, видит — мыши на санках катаются. Тут он сказал:
— Так это вы тут свет затемняете? Из-за вас я все лицо испортил.
Взял Кутх свои штаны и вышел на улицу. Подошел к мышам и сказал:
— Это вы тут, внучата, катаетесь под моим окошком?
Забрались мыши на окно, а Кутх подставил штаны и сказал:
— Ну-ка, внучата! Катитесь в штаны: очень так хорошо кататься!
Мыши сказали:
— Не покатимся в твои штаны, а то ты нас поймаешь!
Начал Кутх их ласково уговаривать. Уговорил, скатились мыши прямо ему в штаны.
Как только мыши в штанах очутились, Кутх штаны завязал и пошел в лес.
Пришел, стал хорошее дерево искать. Наконец нашел.
Сказал Кутх дереву:
— Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись!
Нагнулось дерево. Кутх штаны на верхушку повесил и опять дереву сказал:
— Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись!
Дерево выпрямилось, а Кутх домой пошел. А мыши так громко кричали, что услышала их лиса и пошла на голос. Подошла к дереву, сказала:
— Что вы, мыши, тут делаете?
Мыши сказали:
— Кутх нас сюда повесил!
— Как же он вас на самую верхушку повесил?
— Он сказал: «Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись!» Дерево и нагнулось.
Лиса эти же слова сказала — дерево нагнулось. Сняла лиса штаны, развязала, вытащила мышей. Только самый маленький мышонок задохся, а все другие вышли.
Заставила лиса мышей бересты набрать и в штаны положить. Набрали мыши бересты, набили берестой штаны. Мертвую мышку сверху положили и повесили штаны опять на верхушку дерева.
Лиса спросила мышей:
— Как говорил Кутх, чтобы дерево выпрямилось?
Мыши сказали:
— Кутх говорил: «Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись!»
Лиса эти же слова сказала. Дерево выпрямилось, а мыши с лисой в лисий дом пошли.
Велела лиса мышам надрать ольхи и приготовить красную воду, похожую на кровь.
А Кутх пошел на третий день прокисших мышей с дерева снять. Пришел, велел дереву согнуться. Дерево сразу согнулось.
Развязал Кутх штаны и отошел в сторону. Сел. Глаза зажмурил, рукава засучил, зубы поточил, потом развязал штаны и засунул туда руку. Схватил мышонка, не посмотрев, сунул в рот и съел.
Промолвил Кутх:
— Ах, как вкусно! У-у!
И сразу опять запустил руку в штаны. Начал искать других мышей. Ничего не нашел — только береста в штанах. Очень рассердился Кутх, подумал: «Поди это лиса-воровка проделала! Вот пойду я к ней! И убью ее за это».
Пошел Кутх к лисьему дому. Пришел. А лиса очень больна. Сильно так охает.
Кутх сказал лисе:
— Эта, наверное, ты украла мою квашеную еду!
Лиса сказала:
— Ой, кум, зря на меня думаешь! Я уже несколько дней хвораю. Вон смотри: будто кровью мочусь, а ты говоришь, что я твою еду украла. Ты, кум, добрый, хороший! Вылей этот таз в реку!
Пожалел Кутх лису, взял таз и пошел выливать. Лиса говорит ему вслед:
— Только, кум, смотри, назад не оборачивайся, а то очень плохо будет!
Идет Кутх, думает: «Отчего это лиса не велела мне оборачиваться? А ну-ка обернусь!»
Посмотрел Кутх назад. Красную рябину увидел, подумал: «Назад пойду — наберу рябины лисе».
Идет дальше. Подошел к реке, начал таз в реку выливать. Лиса потихоньку подкралась сзади и столкнула Кутха в воду. Утонул Кутх.
180. Кутх и мыши
Рассказал в 1964 г. житель сел. Ковран Тигильского р-на П. П. Шадрин, 69 лет; зап. и пер. Н. К. Старкова.
Ср. здесь № 38. 196; The Karyak, № 88, 130.
Сказки о простаке, прыгнувшем в прорубь за своим отражением, принятым за женщину, имеют широкое распространение также у эвенов и других малых народностей дальнего Востока. Ср. Эвенский фольклор, Магадан, 1958, стр. 73–75; The Koryak, № 130 (Куйкынняку прыгает за своим отражением в реку и погибает).