Сходные условия материальной и духовной жизни разноязычных племен этого региона являлись тем важнейшим фактором, под влиянием которого сходные в жанровом отношении произведения возникали и развивались одновременно и в то же время заимствовались и адаптировались. О глубокой древности эскимосско-алеутской культуры на водоразделе Старого и Нового Света свидетельствуют не только родство языков и фольклора, но также богатейшие данные археологических и этнографических исследований за последние десятилетия. Мифы и сказки о вороне у эскимосов столь же древни, как и у чукчей, коряков, ительменов и северных индейцев. Но особая циклизация этих мифов нашла свое своеобразное и неповторимое развитие в ительмено-корякском регионе, откуда получила частичное распространение в чукотском и эскимосском фольклоре. В данном случае имеется в виду примечательный цикл с вороньим персонажем Кутхом — Куткыннеку, сосуществующий параллельно с более архаическим циклом сказаний о вороне-творце.

Сравнительный анализ космогонических преданий и сказок о вороне в фольклоре чукотско-камчатского региона показывает, таким образом, что центром наибольшего распространения вороньего цикла предстает не Чукотка, а Камчатка. Именно в корякском и ительменском фольклоре возникли и развились совершенно уникальные предания и сказки о вороне Кутхе — Куткыннеку, воплотившем в себе черты культурного героя — творца вселенной и персонажа волшебно-мифических и животных сказок, в которых его героический образ снижается до комического, когда мудрый творец превращается в шута, обманщика и обжору. Этот синкретизм мифа и сказки характерен для устного творчества большинства коренных народов Северной Азии и Северо-Западной Америки.

Мифический культурный герой чукотских космогонических преданий — ворон, добывающий солнце, луну и звезды, клювом продалбливающий небесную твердь, чтобы взошла заря 28 , предстает более устойчивым творцом, чем ительменский Кутх и корякский Куткыннеку. Вполне вероятно, что это еще тот безымянный и общий чукотско-камчатский ворон-творец, который предшествовал Кутху — Куткыннеку. Что же касается вороньего персонажа чукотских сказок о животных, то в них его мифическая миссия, как и в корякско-ительменских сказках этого типа, снижена также до простака и шута. Судя по сходству многих сюжетов вороньих сказок, ворон Кутх — простак, шут и обманщик («трикстер») 29 — пришел, как мы предполагаем, в чукотский фольклор из корякско-ительменского 30 , тогда как безымянный ворон-творец, наиболее отчетливо выраженный, по данным В. Г. Богораза, в чукотском фольклоре, восходит к общему палеоазиатско-американскому региону.

Ительменский сказочный ворон Кутх, как отмечено выше, является родоначальником корякского Куткыннеку (Куйкынняку), чукотского Куркыля, керекского Кукки, эскимосского Кошкли. Лингвистический анализ свидетельствует, что все эти названия ворона восходят к ительменскому слову кутх, лексическая семантика которого не раскрывается современными знаниями малоизученного ительменского языка. Ительменский язык, использующий грамматическую основу языков чукотско-камчатской семьи, лексически и фонетически значительно отличается от последних. Можно лишь предполагать, что в его лексико-фонетической основе отложились элементы субстратного происхождения. Так или иначе, слово кутхявляется древним ительменским словом и не находит объяснения в языках корякском и чукотском. Оно не восходит внешне и к ительменскому названию ворона ( фе'клх), и к чукотско-корякскому ( велв). Производное от кутхкорякское слово куткыннекусостот из основы кутк-, соединительного компонента — ыи увеличительного суффикса корякского языка — неку/- няко. Буквальное значение этого производного слова — «большой кутх». Вариант куйкыннякуотличается от первого диалектным чередованием звуков т>й. Чукотское название сказочного ворона — Куркыл, по В. Г. Богоразу, восходит к слову «каркающий» (так В. Г. Богоразу объясняли чукчи), хотя в современном чукотском языке слова с указанным значением нет 31 . У кереков имя этого персонажа — Кукки. Вполне вероятно, что в основе этого слова лежит элемент звукоподражания. Вместе с тем наличие в чукотских текстах с Куркылем одновременно женского персонажа по имени Мити указывает на возможную адаптацию чукчами имени Кутх — Куткыннеку. Азиатско-эскимосское название этого же ворона — Кошкли восходит, возможно, своей основой кошк- к корякской основе котк-> куйк-, образовавшейся, в свою очередь, от ительменской основы кутх. Следовательно, лингвистический анализ личного имени палеоазиатского сказочного ворона приводит нас к ительменскому источнику, где основа кутхявляется непроизводной. Указанный признак, а также наибольшая частотность мифов и сказок с именем Кутха именно в ительменском фольклоре являются свидетельством того, что древнейшим центром распространения однотипного в сюжетном и жанровом отношении вороньего цикла о Кутхе мог быть ительменский регион. Частотность употребления имени Кутх в ительменском фольклоре снижается у коряков и кереков и совсем незначительной становится у чукчей и азиатских эскимосов. Сказанное не исключает, однако, что кроме сильного воздействия ительменского вороньего цикла с героем Кутхом на развитие этого вида фольклора у коряков, чукчей и эскимосов параллельно существовали и развивались устные предания с безымянным вороньим героем, что подтверждается как разновидностью некоторых сюжетов, так и наличием в верованиях этих народностей культа ворона-предка.

Движение этого фольклорного цикла о Кутхе с юга Камчатки на север вплоть до Берингова пролива знаменовалось постепенной утратой ряда сюжетов или их локальными изменениями. Вместе с тем предания л сказки о безымянном вороне распространялись по всему азиатскому и американскому Северу.

Мифический герой ительменских сказок ворон Кутх наряду с «культурными» деяниями мироустроителя свободно совершает множество плутовских проделок и шуток. Он — творец, обманщик и простак одновременно, поэтому его полезные для человеческих и животных персонажей поступки постоянно нарушаются неблаговидными делами в отношении окружающих; от творца, вступающего в контакт с мифическими обитателями морской пучины (№ 174) или повелевающего жене Мити родить медведя (№ 181), до простака, над которым насмехаются (№ 180), или обманщика своих близких (№ 167, 168, 169) — один шаг. Совершенно очевидно, что в ительменских сказках о Кутхе (как и в корякских о Куткыннеку) имеет место своеобразное отражение процессов разложения первобытной общины в связи с зарождением имущественного неравенства.

Большинство современных ительменских сказок о Кутхе и его семье — это уже не мифические предания в прямом смысле, а волшебно-мифические и животные сказки, роль героя-творца в которых прослеживается весьма неотчетливо.

Мифические герои-творцы, создающие мир, как правило, не имеют предков. Они первыми появляются в фантастическом мире, создают землю, небесные светила, моря, реки, горы, животных и человека. Таков чукотско-камчатский ворон-творец, у которого нет родителей. У ительменов это Кутх, у коряков — Куйкынняку (Куткыннеку), у кереков — Кукки, у чукчей — Куркыль и Тэнантомнын, у эскимосов — Кошкли.

Сказочный ворон-творец, создавая вокруг себя жизнь, сам становится ее рядовым участником. Но о его происхождении ничего на сказано в чукотско-камчатских мифах. Между тем другие персонажи вороньего цикла имеют свою родословную. В одних случаях они происходят от животных, в других — в результате брачного союза человека и животных, в третьих — от явлений и объектов природы, в четвертых — по желанию ворона. Так, жена ворона Мити, по одной корякской версии, оказывается дочерью сороки (№ 134), по другим версиям, отмеченным В. И. Иохсльсоном, она — дочь белых китов, дочь или жена хозяина моря краба, дочь хозяина ночи, дочь грома и т. д. 32